"читая хлебникова "
(... в том настроение мое ...)
1***
Месяц зеленых трав
Аромат листьев
Я отравлен – Я труп
Месяц красных камней
Ветер в листьях
Я отравлен – Я труп
Месяц желтого чая
Дождь и листья
Я отравлен – Я труп
Месяц белой воды
Одинокие руки
Я родился – Я выжил
2***
Вечер и желтый дым фонарей
Ветреный тупик
Я вздрогнул – твоя рука
Я озяб и поник
Струится горький дым листьев
Горечь во рту и глазах
Танец веселых камней
Слышится в камнях
Веселись и ты
Ведьма осень
А я ушел
Я все бросил
3***
Точка и точка и точка
На мне точка
Дочка и дочка и дочка
У меня есть дочка
Вера и вера и вера
Ее зовут Вера
Тело и тело и тело
Круглое тело
Камень и камень и камень
На тело камень
Память и память и память
Осталась память
4***
Сладкая боль – ты прыгнула вдаль
Сталь
Сталь и роза
А ты все спишь
И ды – шишь
Кошка дома и
Снег уныло
Скрыл, что мило…
5***
Лицо с медью
Тело с медью
Глаза с медом
Это мой дом
Я читаю строки
В сжатые сроки
Мне больно
Я волен
Волна скроет
Что стоит
А что с медью
А что с медом
6***
Я с кровью
Я ст<о>ю двести тыщ
Я месяц
Замесит
Двадцать тыщ
Я с метр
Я ветер
Две сотни
Я стая
Желаю
Один…
7***
Таблетка шар
Таблетка куб
Таблетка вдаль
Таблетка в круг
Просто круг
Сотня рук
И дуг
Глюк
8***
4 нет
4 нет
6 нет
6 нет
4 нет
6 нет
нет
0 нет
Туалет
9***
Трава схватила за горло
И тянет в землю…
10***
Часы идут в струю
Часы идут в струю
Часы идут в струю
Часы идут в струю
11***
Истинный плач – палач
12***
Почему и звезда как ты
И огонь как ты
И вода как ты
А я как я
Почему и листва как ты
И луна как ты
И земля как ты
А я как я
Я притянул море
Я вышел в поле
Я крикнул: «Оле!»
Ты моя Оле
Ты моя Оля
13***
Пастырь и овца
И ночь без конца
Не видно лица
На портрете отца
И хлеб и вода
Мне все жаль
И темные поезда
Уходящие вдаль
Жаль…
14***
Ветер и твоя помада
Поцелуй меня не надо
Грустный блеск в твоих глазах
Черный страх
Бледный сон
Бедный сон
Сон – монах
15***
Я отвернусь к стене
Я в стене
Взгляд в стене
На коне
В стене
На стене твоя тень
Старая тень
Новый день
Черная тень
Ушедшая тень
16***
Сон и солнце в закате
Как на старом плакате
В фольге и вате
В мазях, в халате
На стуле у зеркала
Отражение коверкало
И сверкали бусины
Что подарил вчера
Мы струсили
Лежали не касались
Как будто нас и не касалось
Мы струсили
Нас бросили
Нас – или или
Мы – или или
Или
17***
Я верю, верю
Ковер уже высох
Лишь красные разводы
Кровь сохранили
Я три и четыре
Пять и восемь
Меня хвалили
Но меня спалили
Пламя красное
Мысли ясные
Тело холодное
Заплаканные глаза
Я умер – и она за…
18***
Незнакомка в голубом платке
Молится богу
Мы встретились на роднике
Она пила воду
Я хотел сказать: «Как жизнь?»
Но упал в воду
Я ударил ее ножом
И молился богу
19***
Глобус с рыжими пятнами
Мы тоже спали в конопатыми
Они смотрели нам в лицо
А мы плевали им в лицо
20***
Картонная бутылка
Картонная тарелка
Это примерка –
Картонное мясо
Картонная рыба
Это злоба –
Картонная вода
Картонный хлеб
Это бред –
А я все съем
А я все выпью
Заболею сыпью
Картонной сыпью
21***
Я тайные нашел перчатки
Которые не оставляют отпечатки
Теперь могу я все
Теперь могу я все
Теперь могу я все
Теперь могу я все
22***
И три в нутро
И тридцать три взамен
И семь нулей
И восемь за смелость
И один в душе
И два с одним
На полтора
Две сто и восемь
И все возьмем
Поделим на два
И продадим
Татарам
Иль отдадим им даром
"у гроба господня"
Сутулясь и словно на лицах суровых апостолов
Истребляя боль роются Они в глазах
Ищут стремительные взгляды
Высушенных ягод
Все новых и новых стрел
За рекою догорая пламенем весенних костров
Жаря светлую поступь – убеждают
Нет на ней того ветра
Что пронес бы воздух
Со скоростью новых стрел
Веря в воскрешение Господне мартовской ночью
Сверяя часы на цифрах света
Споют Они песни
Молитвы серебряные
Лучами солнца новых стрел
"самоубийство птицы"
Птица стаца вершиной обреча
Вспомнив былой кураж и надсмысленно ветер уняв
Бросилась внезапно в открытое тено
Замышляя дерский прыжок
В самой земле проснулась
И крыльями взмахнула
Оторопев глаз
Сверкнул
"элегия"
И вновь он вспоминает запах Чего,
Пробуждаясь и погружаясь в сны.
Летящий, проворный, круглый.
Светящаяся Рыба вспомнила свое имя,
Имя ее Чего; и вновь он вспоминает
Запах Тех, что видит во сне и думает
Об этом все утро, лежа в постели.
Золотая, пьяная, губастая.
Святой Олень прочитал на камне свое имя.
Имя его Тех, что лежит без ветра; и вновь он
Вспоминает Ту, что держит его душу
Тонкими пальцами левой руки,
Ворочаясь в ночном сновидении.
Теплый, острый, прямой.
Старая Птица, что приобрела имя вновь
В полете – Ту значит: падая, не исчезнет.
Как и он, все еще что-то значит для нее…
"джиу сидел и смеялся"
(миниатюра,которая никогда не будет закончена)
Джиу сидел и смеялся.
Твидовый пиджак с продавленными плечами. В его рукавах спрятаны руки, на запястье золотые часы и светлые глаза, улыбающиеся с циферблата. Прячась за стрелками – толстой и тонкой – мелькая на ветру своими бирюзовыми зрачками. Пруд под веселой осиной. Кузнечики с темными коленями и прямыми длинными усами.
Одри давно не выходила из дома, прижимаясь к кремовым обоям с астрами холодным ухом, читала скучные повести на французском. Вздыхая, кусала яблоко и пальцами вытирала влажный рот. Раздавался плач из окна – кошка разговаривала с васильками. Зеленые листья тополя прятались в тень; на перегонки, ныряя в ветер, обжигали крылышки желтые бабочки. Сонная Одри роняла книгу и видела Джиу у кровати.
Нет Джиу вовсе не смеялся. Он раскачивался в такт, прислушиваясь к тикающим часам в пиджаке. Принесли чай. Внезапный сквозняк закрыл окно, и Джиу, поднявшись, решил выйти в сад.
Как и в тот вечер, когда они лежали в траве, и она, сильно сжав его руку, хотела сказать что-то важное, но передумала и закрыла глаза. А он улыбался, путаясь в ее волосах и своих мыслях. Трогал ее плечо и тяжело дышал.
Нарушалась тайна симметрии, когда Одри пыталась открыть глаз и увидеть непонятные световые кривые где-то в глубине глазного яблока. Присматриваясь, жмурилась. Кошка во дворе смахнула слезу с василька, и тонкий голос позвал Гордую в дом. Ложка в тарелке с молоком и сухими яблоками. Муха приближается и удаляется от стекла, теряя свое увеличение, - точит лапки, - и Одри морщится, снова загрустившая, словно и не было того дня…
Джиу показал ладонь Одри, - Смотри. Здесь все мои дороги, и я могу выбрать любую.
Одри смеется. На Джиу такие нелепые брюки, башмаки испорчены на носцах. Притворяется, что разглядывает ее лицо … А сам проникает в душу, говорит и говорит … Не открывая рта … Так много слов, что Одри начинает задыхаться.
Джиу гладит рукой ее волосы. Господи, что за бредни в голове. Терпкий запах ромашки, какая-то мазь для тела. Расческа в желтой тарелке и голубые влюбленные глаза.
"я люблю ее..."
Вот пепельница на краю стола. Первое, что я вижу, проснувшись. Пепельница? Но я ведь не курю.
Тревога уходит с теплым дыханием. Что-то доброе, нежное и мурлыкующее дремлет за моей спиной, дышит в спину, превращая сердце в язычок проснувшегося колокольчика. Так много уменьшительно ласкательных слов. Так много нежности.
Я люблю ее.
"апокалипсис сегодня..."
Меня окружает Бред. Рожи, высовывающиеся с третьего этажа, чтобы заглянуть ко мне в комнату. Тупые звуки квэйка и дримуорлд, заполняющий мои мозги бесформенным пластилином. А я лежу весь в молоке и стараюсь увидеть большой палец на ноге. Ведь именно мой Большой является воплощением бодхисатвы, явившегося с запада. Мне снится странный сон, – я теперь смотрю телевизор и жду новостей о падении шаттла, – сон: будто возвращаясь домой, я смог увидеть в небе гигантскую орбитальную станцию, похожую на величественный корабль, на который садился бело-черный шаттл … Но внезапно, станция начала гореть и разваливаться, взрывая небо огнями, дымом и страшным ветром. Я прячусь в оконный проем и наблюдаю, как на огромной скорости ураган сносит дома и автомобили. Мне страшно. Но моему Большому до этого нет никакого дела. Он бодхисатва, цепляющийся за наши души корнями своего слова. Словно он сказал мне: «Бля, буду. Но пока последнее существо на земле не познает нирвану, я в оную ни в какую». – А шаттл ныряет в облака и его участь уже предрешена. – Мощные силы сталкиваются на почве политики; социальные распри, голодание и печи Герники и Холокоста. Волны страха и – снова я равен нулю – это мой «последний<?>» грибной трип. Война во мне вертится волчком, превращает меня в семилетнего мальчика, крадущегося в темноте - я не помню, когда это было впервые? Наверное, когда моей главной Вещью был карандаш, рисующий все так, как я видел … Для кого-то стеб, но не для меня. Часовые беседы по телефону с Мэтом или Катей. Ставлю им «новую» музыку. – Тогда я понял, наконец, что такое человеческие комплексы – это дверные стекла в поездах метро. В детстве ты смотришь сквозь эти стекла на бегущие линии проводом. Теперь же рассматриваешь отражения людей, потому, что смотреть сквозь это толстое стекло не умеешь более.
"бесконечно убывающий пирожок"
Предисловие, которое можно и не читать.
... я сидел на кухне и вспоминал имена своего поколения. Все они ушли в небытие, не выдержав испытание банальностью, заржавев на стоянке потерянных людей, погибли от недодоза. Истеблишмент воткнул им в спину свой тупой нож. А ведь они были Людьми, писали отличные Вещи, сочиняли Музыку и рисовали яркими Красками то, что видели ...
**********
Я ждал ее в кафе. Сидел, втыкая немецкие зубочистки с деревянный стол.
Я чувствовал, что выгляжу просто чудовищно после вечернего Трипа, но ничего не мог с собой поделать. Мне нужна была ее любовь, особенно в это утро. Плюшевые офисмэны и леди в розовых штанах суетились вокруг дымящихся чашек с кофейной отравой. Непроснувшаяся помятая официантка, прищурив один глаз, носились с подносом, на котором тускло мерцали глазурные, не менее помятые, пирожные.
Денег было немного, и я заказал апельсиновый сок и пирожки с яблоками.
Куби-дуби-ду.
Вечность. С ней я столкнулся этой ночью. Это был шар, висящий наоборот, вверх ногами, задом наперед, как угодно. Вечность – это смерть, сидящая в позе Лотоса.
Низкий диван и Герман, рассказывающий о разных проявлениях Смерти. Человек, сидящий на Чем-либо, никогда не умрет простой смертью…
Герман, Герман … А когда-то в 70-х он был простым смертным и продавал таблетки хипующим подросткам. Теперь он Гуру, втыкающийся от цветных картинок.
… Только от того, на Чем он сидит.
Вот. Один гоблин шел через дорогу: посмотрел налево, дошел до середины и понял, что направо ему смотреть влом. Так бы он и погиб. Еще бы: КАМАЗ ехал километров 70 в час. Но бошка его была залита кислотой, и он отделался сломанными ребрами и кистью.
Кислотный трип продолжался.
Другой случай. Герман не унимался. Стой, где Зоя? А-а. Посрать. Короче. Два дэмона курили опий и смотрели Диопроектор. Мерседес врезался в дерево, но Пассажир отделался легким испугом – спасла подушка безопасности. Дэмоны вываливают на улицу, садятся в свой 190 бенц и на 90-м километре от Москвы направляют колеса в опору моста. Нет …
Здесь ребятам не суждено было выжить. Да и подушек безопасности в машине не было.
Где эта чертова Зоя?
Вечность.
Закорючка. Лежащая на боку восьмерка. Бесконечность.
Герман пошел спать. Для него все кончено.
Зоя заглянула на кухню:
- Ты будешь спать?
- Я сплю.
**********
Она положила мне руку на плечо. Наконец-то. Поцеловала в щеку и села рядом. Я подвинул к ней тарелку с пирожками.
- Как я хочу есть. С чем пирожки?
- С пирожками, - почему-то сказал я.
- Мммм, бесконечно убывающий пирожок? – она улыбалась …
А мне стало страшно.
Вечность.
"метаморфоза"
У палатки с таблетками лежала желтая спокойная собака.
Какая красивая Осень! – подумала собака и тяжело вздохнула.
Ветер колыхнул челку на ее голове и упрыгал в кусты.
- Ветер! Но мальца.
Из кустов показалась улыбающаяся морда Ветра.
- Наверное, тоже дворняга, – продолжила свои размышления собака и улыбнулась в ответ.
Ветер исчез.
- Исчез.
К палатке подошел молодой, коротко стриженый человек в желтой майке Лидера. Купив таблетки, он отошел от палатки и посмотрел на собаку.
- Уоуи, - произнес он что-то на человечьем языке.
Животное моргнуло одним глазом и приветливо махнуло хвостом.
- Уоуи, уэи уу.
Собака улыбнулась и, поднявшись с асфальта, прыгнула в человека, бесследно исчезнув в его груди.
Медленное солнце становилось розовым. Птица, задыхаясь, гонялась на перегонки с облаками.
Какая красивая Осень, - подумал молодой человек в желтой майке Лидера и потопал куда-то в сторону вокзала.
"мокрые полы вальта ци..."
Мокрые полы Вальта Ци. Мне 72, и я чертовски голоден.
О, изумрудные пуговицы!
Толчея единорогов у врат Палиана.
Все стремятся стать бессмертными
Не находя и угла в своем многоугольнике.
Черт! Где этот Куон?
Стою, наблюдая за людьми. Всем нужно немедленно проникнуть в метро, протолкнуться, уточнить, старательно накарябать крест фломастером на карте туриста.
Вальта Ци. Ударение на последний слог. Валь-та, а уж потом Ци. Эти слова вызовут удивление разве что у неосведомленных. Станция метро. Дружище! Кому какое дело? Я же стою здесь уже 15 минут, и промок. Как и «Белофф». Чертов Белофф. Чертовы стихи. Чертов Куон. Где его носит?
Красные, желтые зонты. Перестаешь замечать удивительные лужи, когда глаза паникуют и ищут в толпе черный плащ. Таблетка. Чтоб не простудиться. Ожидание.
И так по 15 минут каждую неделю. Каждый день. Каждый час. Уже больше 60 лет. В дождь и зной. С похмелья и с голода. Смотрю на себя в витрине и рисую на запотевшем отражении глупую, недовольную улыбку.
Губы дергаются. Сами по себе, произнося как молитвы строчки из «Белоффа».
Нет. Куон сука. Сучий денежный мешок. Он словно ветер. Нет. Он Господь Бог. Куон дал, Куон взял. Милый. Милый, дядюшка К. Тебе нравится мой плащ – он в моей протянутой руке. Насладись. О да! Моя дама хоть куда. Ты еще не видел ее в таком ракурсе. Бери. И дама вертится как волчок, запущенный ловким движением кисти.
Где бы взять новые ботинки. Эти износились до десятой степени. Что за витиеватая мысль. Износились до десятой степени! Привкус ржавчины – углы рта тянутся в презрительной улыбке. Тянут лицо. В дефекте витрины губы превращаются в негритянские бисквиты.
- Человек. Посторонись. – Дед в зеленой шапке тычет в меня своим чемоданом.
Кто человек? Я? Я человек?
Хаааааааа ааааааааа Хааааааааа.
Смеюсь в небо. Ненормальный. Но это со стороны. Наплевать. Показываю средний палец вслед удаляющемуся силуэту с чемоданом.
Хааааааааааа ааааааааааааа.
Трачу деньги на такси: беседую с таксистом о маршруте
Трачу деньги на такси: беседую с таксистом о маршруте
Трачу деньги на такси: беседую с таксистом о маршруте
Трачу деньги на такси: беседую с таксистом о маршруте
Трачу деньги на такси: беседую с таксистом о маршруте
Мантра. Произнесенная про себя все равно колышет флажки на веревке моего гнусного сознания. Забыл прибавить: наркоманского сознания. Хааааа. Я наркоман. Встречи с Куоном как наркотик, который вколют безболезненно в мои мозги. Безвозвратно удалив информацию о страдающей личности с инициалами ИД. ИД – это АД, в который меня провожает «Белофф»:
И стареющая маркиза держит руку
Словно возвращая мою мать …
Еще таблетка. Глотаю с слюней. Кислая. Как месть. Как рожа Маоло, когда я ему сказал, что смертельно болен.
Чем? – спросил меня этот кислый идиот.
Прощай, я ухожу. – Многозначительно посмотрел на его щеки и рот и, так и не заглянув в глаза, ушел.
Чем? – он стоит в одних трусах и тапках на лестничной клетке.
Смотрите, любуйтесь. Пидор Маоло в своих любимых парусиновых трусах орет: чем?
Да Бог его знает: чем? Просто хочу, чтоб ты мучился.
Белофф бы написал это раз шесть, если был бы с ним знаком.
Возьму деньги и уеду к чертям.
Куон. Твою мать, старый ублюдок. Я падаю. Нет это падает витрина. Или дождь ломает мои глаза, заполняя веки тухлой водой. Жмурюсь. Изо всех сил.
Чем?
Хаааааааа
Может я взаправду болен? Тогда лучше умереть здесь. Зачем далеко идти? Пусть на меня упадет эта витрина, эта витрина из стекла или дождя. Пусть все бросятся меня поднимать. Кто-то уронит зонт – красный, желтый – и он как корабль поплывет по лужам. И на нем уплывет моя душа.
Перед тем как застрять в канализационной решетке зонт на мгновение остановится и душа воспарит. Так по-моему называется это процесс? Воспарит.
Да, теперь я точно знаю, что болен.
Тень промелькнула
И за ней промелькнула пустота
А за ней промелькнула другая тень
И снова пустота
Из дверей Вальта Ци вышел полный, некрасивый человек в черном плаще. Он подошел к спящему у витрины старику и положил записку ему в карман. Рядом со стариком лежала шляпа, полная мелочи, скрипка и книга с красивой золотой надписью «Белофф».
"интерпретации iii"
босс и кофе ass-presso
____________________________________________________________
- Пишите? Ну ладно, не вставайте. Кофе?
Чернила, словно томатная паста из тюбика. Буква за буквой, слово за словом, ровными рядами.
- Ай. Осторожно, горячий.
Xenya. Май нэйм из Xenya.
Лето 2032.
Бронсгейт.
Гитлер взломал сервер корпорации «Ворлд Трейд Май» и запустил вирус Xenya.
Более 700.000 компьютеров охвачены паникой. Из строя вышли люди и звери. Назревает мировой кризис.
Двумя часами позже. Тауплит.
Иосиф Рэйшман бродит по 15 авеню и все время подозрительно оглядывается.
«мегаломания» … думает главный сервер 15 авеню и выходит из строя.
фиолетовые полоски
рыбий скелет
танец
связь незаметна но закономерна
8888-88-88888
джонсон доел пончик <запятая> поставил точку и выглянул в окно
кто стрелял <вопросительная интонация>
какие-то панки
что хотели <вопросительная интонация/повышенный тон>
стрелять <удивление>
все так в этом мире
джонсон снова за печатной машинкой
3> правда в том, что я невидим
____________________________________________________________
если смотреть на картину снизу то кажется будто девушка прыгает тебе на лицо прямыми ногами не сгибая в коленях
если смотреть на картину сверху <хотя это крайне неудобно из-за размеров картины> то кажется будто девушка убегает от преследования черной фигуры
приглядевшись становится заметно что черная фигура тень девушки
если же посмотреть на картину воспользовавшись зеркалом на противоположной <картине> стене становится понятным что на ней помимо девушки присутствует некто другой
этот некто другой
Я
4> о причинах/следствиях
____________________________________________________________
писать надо одним движением пересекая плоскость листа
существует две цепочки написания текста
i) пис<а>ть как говоришь, а говорить как думаешь
ii) пис<а>ть как думаешь, минуя стадию #как говоришь#
хороший текст может получиться только во втором случае
для этого надо тренировать память и обострять процесс восприятия
"дорога"
Хотелось бы думать, что я еще где-то существую. Или сижу у окна с незаменимой кружкой чая. Может у пруда, задумчиво смотря на деревья и уток.
Я всегда мечтал о подвигах. Но больше всего меня забавляла мысль о путешествии. Взять самое ненужное – фантик от конфеты, перчатки, индийские бусы, деревянного кота, потускневший стеклянный кубик – и отправиться куда глаза глядят: на юг, на запад, на север, восток, вниз, наверх. Все равно.
Лишь бы ты в это время смотрела в окно, мокрое от дождя, и видела удаляющуюся тень, фигуру, свободную от всего, в том числе и от тебя, потерявшуюся за зонтами спешащих угрюмых людей.
Море, небо, лес, горы. Одинаковое, разное. И дорога – как бы это банально не звучало, но все же символ жизни. А что в нашей жизни не символично?
Случайные встречи с тобой еще год назад превращались в ритуал. Ты улыбалась и говорила, что любишь, когда на тебя смотрят. Когда дарят цветы. Вот цветы – это тоже ритуал. Цветы, говорящие: я жду перемен. Взамен – одно и тоже. Ты не меняешься, ты одинаковая, как море, небо, лес, горы. Ты такая же разная. И где-то в тебе по бессмысленной дороге в одиночестве бреду я.
майлс дэвис.(герману лесному посвящается)
- 18:03. как же должна выглядеть эта девушка? с простреленной башкой, с ластами на ногах, рыжими волосами и дикой улыбкой? или просто девушкой в пятницу. Не знаю. - 20:33. сижу с бутылкой коньяка. в темноте выпил уже грамм 400. хорошо, тепло временами, башка тяжелая. слушаю e.s.p. майлса дэвиса. холодное одеяло - это из-за материала - он - материал - быстро охлаждается, так, что приходится или держать ноги (которые это одеяло накрывают) в одном положении, или двигаться, одновременно глотая из бутылки. холодная ткань кажется (даже) мокрой. вчера опоздал на встречу к своей любимой (любимой ли? ну, ладно, пусть будет любимой). говорю ей, что плохо себя чувствую - по телефону. злится. не говорит об этом, но я же чувствую: злится. да к тому же еще и молчит, как рыба. ненавижу молчание (телефонное). сегодня приехал к ней, показываю: вот, смотри, я себе порезал вены. она удивлена: где? а сама дуется. - ну как же ты увидишь раны, раз ты то и делаешь, что злишься. вся в себе. и до меня тебе нет дела. можно я тебя поцелую? - чмокаю в сухие губы. - фу, как от тебя пахнет спиртным. ты пил? - ха, нет. не пил. а из кармана - предательский "белый аист". пойдем, я тебя умою и напою чаем. мама уехала в магазин за шапкой. будет часа через три. - нет, я домой. - вызываю лифт. досада в глазах. красная кнопка горит в голове и в темноте лифтовой площадки. блин, как я не видел. ей так же одиноко. как и мне. останусь? нет. домой. в ванную и - может - спать. поедем со мной? посмотрим "ночь" антониони. все никак не досмотрю, вместе досмотрим. - опять обида. еду на маршрутке домой. – 22:13. so far so near. это из «seven steps to heaven». Настоящее солнце среди этой кучи дерьма. труба майлса летит вниз, как по лестнице в ад. а колтрейн – этот небожитель, - танцует с обреченной улыбкой. ему осталось недолго. каких-то 4 года. солнце. па-пада-пада-па. слезы капают. соленые, мешаются с коньяком. мой рот самая большая клоака в этот вечер. большая луна, звездный песок и огромная всепоглощающая клоака, рыдающая, вопящая, без стеснения. громкий вой. а я смотрю на себя со стороны. там где отражение в зеркале плавно перетекает в темноту моей комнаты. и где-то в глубине - я это вижу даже без очков – мои небесные колесницы. прыгают полоски-датчики на музыкальном центре и вместе с ними скачу я – голый, в одном мокром одеяле, с пустой бутылкой из-под коньяка. – 23:34. по телевизору сказали, что всех китайцев в москве в ближайшее время отъе*ут в жопу, если они и дальше будут петь песни про мао дзэ дуна у американского посольства. – 01:22. засыпаю, прислонившись к мелькающему чернобелосерому экрану телевизора. пылесос смотрит на меня из-под чехла. ему в отличии от меня завтра рано вставать, чтобы ох**вшими глазами смотреть на проказы телепузиков. спокойной ночи, пылесос. спокойной ночи, девушка, с простреленной башкой и трубой майлса дэвиса в своей китайской жопе.
"два пейзажа для глаз"
Als das Kind Kind war …
1. ПЕЙЗАЖ С ЗАКРЫТЫМИ ГЛАЗАМИ.
Что я увижу, когда закрою глаза? Фиолетовое небо, - фиолетовое в своем постоянстве. Фиолетовое в своей глупой мечтательности. Резкий фокус удаляющихся звезд. Темно-фиолетовых пятен в замкнутом пространстве небесной фиолетовости. Звезды, которые скажут даже больше, чем эта раскрытая книжка с перевернутыми буквами, розовыми страницами и застывшей на них тяжелой массивной графикой. Пейзаж на двадцать минут. Пока закрыты мои глаза. До взрыва. Outside. Я открываю глаза, и поток белого потолочного света разрушает фиолетовый мир до основания.
(15 секунд бездействия, глаза открыты).
С фотографии на меня смотрит милая девушка с красивыми пальцами и удивительными глазами. Смотрит с ненавистью …
(9 секунд тишины, глаза закрыты).
2. ПЕЙЗАЖ С ОТКРЫТЫМИ ГЛАЗАМИ.
Что я увижу, когда открою глаза? Маленькая статуэтка будды с прозрачными линиями и желтым драконом на экране монитора. Белый потолок с серебряной лампой и зеркалом над деревянной кроватью. Три синих фантика от шоколадных конфет и тюлевые занавески с нежно-голубыми астрами. Квадратная пиала с полосатой бело-коричневой рыбкой и серая помятая салфетка со следами губной помады. Загорелая девичья спина с мягкими плечами и красивыми лопатками. Она сидит и пишет мне письмо, изредка поглядывая на меня и улыбаясь своими удивительными глазами. Просто сидит и пишет мне письмо. Письмо в другой конец комнаты. Inside. Я закрываю глаза.
(21 секунда бездействия, глаза закрыты).
Я читаю письмо. Темно-фиолетовые звезды букв на фиолетовом небе бумаги.
(75 секунд чтения, глаза открыты).
"провокация(ennui)"
Летом нередко приятно быть одному. Особенно в то время, что идет дождь и включен телевизор, а встревоженный голос диктора сообщает о приближающемся урагане, тайфуне, конце света. Телефонные звонки бесцеремонно разрушают на время твое тревожное уединение. Ты слышал на нас идет тайфун? Ты знаешь о скором конце света? Эй, дружище, не забудь закрыть окна, а лучше езжай к нам. Мы закупили вина и коньяка, будет весело вместе. Улыбаюсь. Выдергиваю телефонный штекер из розетки, распахиваю окна настежь и минута за минутой наслаждаюсь внезапной свободой, ощущением скорости времени в этом мире.
И лишь редкие автомобили, пересекая плоскость проспектов и улиц, спешат покинуть твой мир навсегда …
"присутствие(ennui)"
На одной из московских набережных я провел как-то долгую ночь. Прислонившись к каменной стене, сидел и глотал виски, и голова кружилась от нескончаемого движения воды. В этом потоке тонули мои мысли, одна за одной, превращаясь в мрачных утопленников. Образы мягких женских рук, пахнущих персиковым шампунем волос, бордовых парафиновых свечей, музыкальных партитур, серых домов с неоновыми вывесками… Все это в одночасье камнем уходили на дно.
Повернув голову, я увидел плывущего по течению человека. Хотя я не мог сказать с уверенностью, что это человек, поскольку на поверхности воды была видна лишь его голова, да серые плечи. Но ощущение было такое, что это темное существо – именно человек, и никто другой. Если бы я выпил меньше, может мои мысли, действия были бы более активными, я бы точно придумал, что делать. Но алкоголь уже глубоко проник в мой мозг, потопив не только моих мрачных утопленников, но и меня самого. Было трудно решиться на какие-то действия. Я не знал, как себя правильно вести и что делать в этой ситуации. Закричать? Позвать на помощь? Один на один с покойником встречаться никогда не приходилось, тем более в пьяном виде, ночью, на набережной. За несколько минут бездействия и растерянности я продрог. Стало невозможно холодно, поэтому, прижав колени ближе к своей груди, я стал напряженно всматриваться вдаль, туда, откуда приплыло тело. Но это не помогло. Черные грязные волосы и всплывающие плечи стали раздражать, нервировать. Тогда я решил зажмурить глаза и просидел в таком положении – зажмуренные глаза и прижатые к груди колени – казалось, целую вечность.
Когда же, наконец, открыл глаза, то сперва долго пытался восстановить фокус своего взгляда. Видимо, я слишком сильно сжал веки, поэтому кроме бесконечной черноты и мелких белых точек, похожих на молекулы под микроскопом, ничего не увидел. Наконец зрение восстановилось. Где оно? Где тело?
Не чувствуя ног, я бежал по набережной в поисках покойника. Через четыре квартала у заброшенного завода остановился. Задыхаясь и, пытаясь отдышаться, я согнулся, держась за живот, сумбурно стал вспоминать фрагменты этой ночи. Как и когда я увидел голову и плечи, как тело двигалось в воде и понял, что покойника и не было вовсе. Не было?
Шатаясь и тяжело дыша, я направился домой.
"ТРАДИЦИЯ НЕ РАСПАКОВЫВАТЬ ПОДАРКИ"
"1.что осталось от старого капитана"
Ветер зазевался.
На Его окно навалился старый тополь. Им приходилось дышать во всех комнатах. Горький пыльный запах заполнил кружки и вазы, тарелки и блюдца, залез в старые ботинки и даже в разбитый бинокль.
Кто-то несколько раз назвал Его по имени, но Он не отозвался. Он сидел в зеленом кресле и напряженно слушал шум моря. Нет. Моря не было здесь. Его не было даже в 1000 километрах отсюда. Море было в Нем. Он страдал, как страдает разве что рыба, выброшенная на берег. Он был одинокой лодкой в шуме своего моря. Страдал, потому что умерли дети. Страдал, потому что не было карт, не было маршрута и причала. Не было звона цепей и твердых шагов по доскам. Да и этот горький запах вовсе не сравним с запахом соленым и влажным, когда подставляешь лицо и, не моргая, глядишь вперед. Не чтобы увидеть что-то, а просто ради того чтобы смотреть. Нагло в лицо неба. В облака-брови. В горизонт-рот. Как тайна, принесенная чайкой или дельфином, - берег близко. Берег далеко и его пустынные очертания, как мираж, встречают неопытного моряка.
Крепкое вино. Дырявые башмаки и тело в халате. Что осталось от Старого капитана?
Детские воспоминания. Женщина, которой был предан всю жизнь. Скелеты рыб. Волны и запах железа и жира. Снова рыбы, но уже глубоко под водой, жующие кислород. Первые полгода в океане. Где-то далеко. Не вспомнишь и названия тех городов. Только оттенки воды. Красно-зеленый, еще темнее, бурый, голубой, когда словно плывешь по небу. Светлее.
Табачный запах.
Кто-то в доме. Да. И этот кто-то зовет Его по имени. Давно он не слышал своего имени, произнесенного вслух. Кажется, у него было много имен. Но имя одно. Оно звучит именно так. Этот голос знакомый, но вряд ли слышал его раньше.
Пыль потревожена. И теперь запах стал еще горче. Нет. Это сквозняк и тополь, словно всем телом перебравшийся в одинокую комнату капитана, снова дышит, выдыхая волну за волной. Свою старость.
Тихие шаги приближаются к креслу, где сидит Старый капитан. Все ближе и ближе. Громче и громче скрип деревянных досок пола. Море все тише и тише. Мгновение и его уже нет. Море стихло.
Чья-то рука касается Его плеча, - кричит чайка, - и халат падает, - шум волны, уносящий в море камни и песок.
Так что осталось от Старого капитана?
"2.небесная колесница"
Рая нет. Как нет и ада. Ты веришь в это? Ведь в это так легко поверить. Просто ткнешь пальцем в небо и не почувствуешь прикосновения. Хотя, может ветер. Мокрая, вспотевшая ладонь. И прикосновение так очевидно.
Да, наверное, рай есть. И ад тоже. Ведь в это так легко верить.
Ночью закрываешь глаза и видишь, как к звездам летит небесная колесница. А может, это всего лишь комета? Или просто спутник? Но полет так очевиден, и в это так легко верить.
"3.почему никто не спустился со шкафа"
Комната - куб. Вертящийся зонт в центре. Окно, прыгающее на подоконник и затем на паркет. Вернее, нет. Паркета не стало уже давно. Его сменил ковер, лежащий на бетоне. Северный рисунок и невидимые олени тянут сани, в которых сидит охотник.
Если смотреть так близко, то глаз кажется неживым. Он смотрит куда-то в угол.
В углу стоит массивный шкаф; смытые временем линии и ночной мотылек, сидящий на железном замке. Но он не проснется. Даже от этого шума, что идет откуда-то сверху. Со шкафа. Бух, бух, бух … Четкие шаги. Словно на шкафу огромный зал и по нему ходит человек. Уверенный в себе. В новых чищенных ботинках. С блеском в глазах. Он чего-то или кого-то ждет, чтобы сказать что-то важное. Но это вовсе не нетерпение. Он ходит по залу, потому что ему нравятся резкие шаги и как они звучат. Бух, бух …
Эй, - звуки исчезли. - Кто там?
Не страшно. Любопытно.
Зонт падает на ковер. Даже открытое окно не мешает слушать тишину комнаты.
Что же там, на шкафу? Можно снова позвать. Бесполезно.
А может, посмотреть. Правда. Взять стул, встать на него и посмотреть. Лень. Да и стула в комнате никогда не было.
Хлопает дверь. В комнате больше нет человека. И он никогда не вернется сюда и не узнает, чьи это шаги. А может, его и не было? А были только эти странные звуки.
Бух, бух, бух, бух …
"4.просыпаясь"
Деньги. Парки, занесенные снегом. Фломастеры. Фикус в горшке. Темный коридор, который остановит любого ребенка. Руки, ласкающие волосы. Запах кока колы и ванильного мороженого. Часы, остановившиеся час назад. Безвременье. Губы, язык. Стакан с заваркой. Банка с монетами. Батареи. Картошка. Холсты в паутине. Смерть.
Эти слова ограничивают пространство, которое представляется нам жизнью, бытом. Мы не можем поменять местами эти образы. Но если сильно дунуть, буквы упадут вниз, в пропасть и разобьются об острые валуны. Такова сила человеческого дыхания. Часто пытаешься думать об одиночестве. Оно есть в каждом сознании. Его образ страшен и недоступен многим. Ты одинок - это как приговор для одних. Ты одинок - это как облегчение для других. Одиночество и есть сила дыхания. Просто кто-то пытается его вдохнуть, а кто-то выдохнуть. Мужчина - одиночество. Женщина - одиночество. Паутина - одиночество. Небо - одиночество. Если бы можно было не смотреть на часы в такие минуты. Странный шум, холодное одеяло. Тает словно мороженое в тепле твоего тела. Волосы на подушке и температура. Невысокая, но это повод не вставать и никуда не идти. Градусник упал, теперь его лень искать. Под животом или все еще подмышкой, но ничего не чувствуешь. Твоя дрема - сладкое одиночество. Еще не осознаешь его, но оно рядом. Крадется в душу. Растапливает лед вечного сна, чтобы пробудить, кажется, навсегда. И не отпускать. Наслаждаться твоим бессилием. Очередной образ. Его можно разобрать по косточкам. Но вернее было бы просто повернуться на другой бок.
"5.традиция не распаковывать подарки"
У каждой мысли есть хвост, за который держится крепкий мозг. У каждого взгляда есть крылья, лопатки которых движутся под кожей ресниц. В каждом шаге можно увидеть невидимый сон, который тревожит уставшего путника болью в костях.
Слепо веруя в невидимое, человек превращается в исследователя. Он ходит по ребристым горам тайн и догадок. Ищет ключи и подсказки в мимолетных бабочках, чьи пестрые крылышки дышат цветами, на лепестках которых написаны буквы, раскрывающие все тайны. Но даже на самой высокой горе и на дне самого глубокого океана вы не найдете ответы на свои вопросы, поскольку этих ответов нет, как нет и вас, на самом деле. Вы можете трогать свою кожу, волосы, ногти, глаза. Но в действительности Вас не существует. В этом мире можно встретить только хвосты мыслей, крылья взглядов, невидимый сон шагов и прочие чудесные тайны. Но никак не Вас. Ни в одной книге, даже в небесной, нет Ваших имен, фамилий, а уж тем более отчеств.
Вы расстроены?
Но разве это не чудесно признавать существование тайны, даже хорошо спрятанной. Как к примеру подарки, завернутые в большие, тугие коробки. В красивой бумаге, с лентами и бантами. Что движет Вами, когда Вы разрываете ленты и бумагу, открываете коробку? О чем Вы думаете в этот миг? Не проще ли сохранить тайну и не видеть то, что лежит там на дне? Попробуйте хоть раз не распаковывать подарки и отложить их в сторону, любуясь и забавляясь тайной…
"6.месячник умерщвления плоти"
Врагам воздадим должное. Спрячем от них свою добычу. Плоть, принесенная в жертву. Тайная песнь страданий и горестей. Век урожая и два века несчастья. Строгие костюмы и выгребные ямы. Замки и лачуги. Что имеет смысл сейчас, в этот сотый месячник умерщвления плоти? Лишь листья на деревьях, да трава в био-клумбах. Брюзжащие старухи, топающие свои ритуальные танцы. Компьютерные гении, пишущие программы уничтожения. Тонущие зимы севера, когда вода выходит из берегов.
Волк сидит и ждет. Ему приятно ждать. Нет, он ждет вовсе не луну. Его возбуждает молчание, потому что ничто не может говорить сейчас. В этот сотый месячник умерщвления плоти.
"7.странные проводы последнего дождя"
Ему всегда казалось, что это должно быть по-другому. Во всяком случае, не так, как сейчас. Когда часами Он сидит у окна и пьет глазами воду, успевая выхватывать ее руки и плечи из-под колес проезжающих машин.
Дождь. Говорят, он проходит. Или уходит безвозвратно куда-то далеко, где его также кто-то ждет, сидя у окна. Даже муха на мокром блюдце перестала бороться с ним; может ее тоже пленил запах сырости и прибитой пыли. А может она понимает тайну этих минут, знает, что должно произойти.
Тайну? Возможно. Но не для Него. Он спокоен, и только глаза Его спешат. А ведь в этих глазах также как и в лужах всегда отражались небо и дома, машины и люди. А сейчас Он словно крадет у воды эту способность, исчезнувшую как только пошел дождь.
Старая фотография на столе. А может не старая. Просто выцветшая от бесконечно палящего солнца. Девушка. Светлые волосы. Милый кролик в руках. Это Его тайна? Он не скажет. Теперь не скажет. Желтая фигурка ангела рядом с карандашами и бумагой. Мягкая подушка на полу. Кружка с холодным чаем и спящая в кресле кошка.
На что это похоже? На песню? Или танец?
Железный лист свистнул.
Кошка лениво подняла голову и посмотрела в окно. Там никого не было. Да - это была песня. Кто-то исчез в этот миг из записных книжек. Улетел из памяти, как и этот дождь.
Лишь открытое окно, спящая кошка и старая фотография на столе сохранили неподвижность.
"8.медузы"
Медузы бросаются на корабли. Переворачивают волны так, что они обратно уходят в океан. Съедают акул, китов и коров. Прячут золото и растения в песках пустынь. На горбатых верблюдах переносят болезни в города и деревни. Они пишут странные книги и картины. Претворяясь женщинами, крадут наши сердца, песни и родинки. Дарят деньги жестоким и отнимают их у добрых. Сушат слезами глаза влюбленным и слепят ревнивцев. Медузы сочиняют стихи и романсы. Дышат росой и туманом. Днем зовут ночь, а ночью волков. Они заплывают к нам в сны, делая их непонятными и абсурдными. Иногда они становятся людьми, зевающими на перекрестках улиц. Скучают в кинотеатрах и пьют сок в дешевом кафе. Звонят по телефону и молчат, слушая гудки. Смеются. Потеют. Знают будущее и помнят прошлое.
Но мы не видим всего этого, потому что медузы…
"9.тот, кто сберег рассудок"
Если есть рука, есть ли пальцы?
Можно бежать, задыхаясь. Вопросы, словно рыбьи косточки, попавшие не в то горло. Зимняя пора возбуждает ленивого, но символ его разума - зеленая акация.
Думаю, нет более страстного любовника, чем ужаленный пчелой в момент соития.
Требуется уборщица со стажем работы на высшем уровне. Некий телефон. Возможно, его цифры - код к сложной системе навигации в пространстве.
Кто-то рубит мясо, стуча по деревянной доске маленьким топором.
Мне открывать дверь? Что-то сомневаюсь. Надо подумать, стоит ли кого впускать в эту комнату. Который час?
Мужчина лезет по дереву, чтобы подсмотреть за одевающейся женщиной на седьмом этаже. А дерево всего в пять этажей. Что он придумает? Встанет во весь рост на верхушке и будет прыгать, вытягиваясь струной? Высший уровень работы. Стаж к системе навигации.
Съездить в Чехию? Хотя бы просто выйти на улицу. Прислониться к витрине магазина и разглядывать красные ленты на манекене. Манекен - единственный. Тот самый. Тот, кто сберег рассудок зимой.
"10.четырнадцать тайн ольги"
Пора влюбляться. И я естественно рассмотрю все листья на этом дереве. Четырнадцать красных, словно кровь, остальные зеленые, дышащие кислородом. Пора видеть сон. Но не заснуть. Вот и чью-то фотографию вынули из рамки. Ее несут двумя руками. Человек припрыгивает и теряет лист за листом. Как дерево оказалось у него на руках?
Не замечаю зеленых листов. Поднимаю только красные. Асфальт раскалывает дорогу. Лошадь торопится к реке. River of blood. Просто красивая сказка.
Первый лист запечатлел поцелуй - влажный и сладкий. Он произошел не сразу. Долго глотали дыхание друг друга. Дразня пальцы, не касались волос. Лишь прикусывая нижнюю губу. И улыбаясь. Тонкие ломтики языков. И первая капелька крови наполнила вены листа шелестом мужской влюбленности.
Второй лист весил целое небо, расписанное узорами серебряных звезд. Наклоняясь над этими звездами, ели одинокий торт и пили чай из одной кружки. Пили небо. Целовал губы, спасая от горячего аромата.
Третий лист - две фигуры, теряющиеся в зеркале. Золотые волосы, крадущие тени у стола и кровати. Неумелые движения расчески. Желание прикоснуться пальцами и утонуть.
Четвертый лист - спина и родинки. Хлеб с тмином. Стеснение и закрытые глаза, - всему надо научиться, когда эти ресницы не родят ветер, ураган. Топать ногами и звать на помощь, разрушая свой собственный мир. Приоткрытая дверь, но это тело туда не протиснется. Родинки и спина. Тмин и хлеб.
Пятый лист - холодные ноги. Прижимаешься к ним всем телом, кутаешь в одеяло. Не надо слов? Олень. Холод и жар. Страсть. Усталость. Хочется спать, но только днем. Уже утро и надо заснуть. Кисть руки на животе.
Шестой лист - борьба за одеяло. Проснуться не хочется, но чья сила тоньше. Думаешь о воде и ветре. Дорога домой и тайна этой дороги.
Седьмой лист - пальцы, трогающие ладонь.
Восьмой лист - снежная собака в улыбках вечера. Глупость слов. Обман.
Девятый лист - белые листы с черными буквами. При каждой встрече, при каждом слове.
Десятый лист - ангел, чей путь отмечен на двух картах. Мягкий низкий голос и кролик возле женских ног. Ночь без сна. Ночь без любви.
Одиннадцатый лист - тайна отчаяния, принесенная мужчиной в ленивый мир женщины. Признания и взгляды, тянущие мысли наружу. Препарированная душа.
Двенадцатый лист - телефонные звонки. Глупые слова, заполняющие пустоты между молчаниями.
Тринадцатый лист - улитка в ракушке. Возвращение к истоку, где брали силы и молчали, что было этой силы.
Четырнадцатый лист - огонь, замыкающий круг. Теперь он не погаснет никогда, ведь это последняя тайна.
Последний лист на этом дереве. Последний красный лист. River of blood. 14 тайн Ольги. Вечные молитвы мужчины, тайно в нее влюбленного.
"11.сердце тайно влюбленного"
Сердце тайно влюбленного - это муравейник, кишащий страхом. Наполняя дороги жизнью, этот муравейник спешат растормошить мысли, текущие со всех сторон из нервных клеток. Отсюда и страх. Страх потерять доверие к этому сердцу, ловящему каждый взгляд, каждую интонацию голоса. Муравейник слов, кишащий тайной влюбленного сердца.
"12.молитвы на всякий день и час"
Тринадцать угольков родинок, на правом плече. Вечер, укутанный жаркими поцелуями. Птицы носят пыльцу этой тайны от цветка к цветку, от дерева к дереву. Встречаясь, угощая напудренными пирожными. Качаясь на мягких волнах ветра. Теребя соленую мочку морского дождя. Я вижу огни на горных склонах. Это идут люди. Они спускаются с вышины, чтобы предаться молитвам.
Надежды на случайные встречи с тобой. Без остатка отдавать себя. Так. На 24 часа. На 60 минут. Навсегда. Притаиться в лесу и ожидать, когда шелест твоих ресниц разбудит птиц и цветы. Срывать плоды и есть их одним ртом, одними глазами. Молитвы заглядывают нам в лицо. В них те слова, что мы говорили друг другу мгновение назад. Странно видеть сигаретный дым и желтые страницы, написанные огнем. Молясь и претворяясь, мы встречаем утро. После ночь. Птицы утоляют жажду своей смерти. И, наконец я исчезаю, чтобы никогда не вернуться завтра. Через день. Через мгновение назад.
"13.трамплин в сумерки"
Отныне, каждое произнесенное слово превратится в вечность. Каждый всплеск воды в гранатовые зерна. Каждый поезд на мертвом вокзале в прыжок зверя. Мы не будем верить в чудеса, потому что место им в наших кончиках пальцев. В глазах наших наступят сумерки, и лишь страстные насекомые будут страдать в темноте, претворяясь нашими мыслями. И каждый сможет разбежаться и без страха прыгнуть в бесконечную темноту.
"14.сон(пятнадцатая тайна ольги)"
Снилось мне, что все вещи стали вдруг понятны. Их холод превратился в радугу. Мысли стали птицами, имена которых написаны на весенних цветах. Волосы, подхваченные ветром, забывали все названия и ориентиры. И в этот миг странный человек поманил меня пальцем. Он закурил и прыгнул мне в сердце, словно я состоял не из плоти и крови, а из дыма и воспоминаний, так легко он проник в меня. Серебряные рыбки разбили аквариум своими взглядами, и вся вода из разбитого аквариума наполнила мои руки и ноги всплесками волнения и запахами одиночества. Небесносиние, белоснежноватные и зеленоморские облака вытекли из черно-белых луж и задышали моими легкими, словно я превратился в небо, имя которому Страсть. Через мгновение появилась Она. И своим нежным прикосновением заставила сердце биться. Она дала мне жизнь, которую я случайно потерял где-то во сне.
"15.родинка моей любимой"
В одиночестве Он бродил, спотыкаясь и падая, пока не превратился в Меня, найдя на теле своем родинку своей любимой, которую Он украл у Нее в ту ночь.
"милли носит мужские штаны"
Не знаю точно, что случается с человеком, который постоянно говорит неправду. Я имею в виду не просто человека, который лжет, врет, завирается, привирает, искажает явные факты, временные формы и являющего собой простое недоразумение. А именно человека, постоянно говорящего неправду, всей своей сущностью направленного вглубь своего лживого сознания, которое и определяет его форму поведения в любой ситуации. Будь то человек-жаба, человек-кролик, человек-куница или еще какая несуразная личность, все они в своей сущности лживы и противны мне по определению.
Но никак не Милли. Милли – сексуальная девочка-гусеница, девочка-врунишка, недотрога. Ах, моя глупенькая Милли. Когда я увидел тебя в первый раз, то подумал: «Как жаль, что моя прострелянная нога не позволяет бежать по ступенькам также резво, как это делаешь ты.» Вслед за тобой, за твоей душистой – пахнущей тюльпанами, шиповником, можжевельником – молодостью, рвущейся на последний этаж, чтобы, раздевшись догола, плюхнуться на диван и часами напролет зачитываться глянцевыми модными журналами. Было бы глупо требовать от тебя чего-либо в такую минуту. Понимание, сочувствие, щедрость?! – ничто не могло отвлечь тебя от насущной проблемы потеряться в своем мире, чтобы и самой нельзя было бы найти. Я изучал, анализировал, пытаясь пробраться сквозь заросли немыслимой глупости к первобытной девственности твоего сознания. Но ни в какую.
Одно я знал точно: никогда эта молодая неопытная гусеница не превратится в зрелую оформившуюся бабочку - из дорогих модных журналов. Даже тогда, когда «великолепная» Милли, расправив свои несуществующие крылья, прыгнула с крыши гостиницы «Ллойд Лонж» в апреле прошлого года. Что знала эта глупая девочка о воздухе, о ветре, о крышах умирающих домов, о вульгарной атмосфере города и маленьких пыльных улицах, теряющихся в тупиках? Ничего.
Все, что остается годом спустя после ее гибели, так это вспоминать ее странные привычки. Вот и сейчас: она бежит по лестнице к себе на девятый этаж, молодая и одинокая в неизменных мужских штанах … Милли Тэйнж.
"страх одинокой дамы, телефонные провода и акустическая связь между номерами в отеле «ллойд лонж»"
Четырнадцатого ноября 1985 года в одном из районов Линервилля, в доме 15/4 по Кэнсингтон стрит, на седьмом этаже в маленькой комнатушке частной квартиры мистер Кэйл покончил жизнь самоубийством. Забравшись на стул и натянув на шею петлю, он резким движением туловища нарушил равновесие комнаты. Секундой позже он испытал резкую боль и невыносимое удушье, отчего потерял сознание и … отошел.
Напротив дома 15/4 по Кэнсингтон стрит находится гостиница трех звезд «Ллойд Лонж». Номера в ней довольно просторные и относительно дешевые, о чем знают ее постояльцы, живущие здесь месяцами.
На седьмом этаже гостиницы «Ллойд Лонж» в уютном номере №334 живет престарелая, одинокая женщина – миссис Тэйли Уордж. Одной из странных привычек миссис Тэйли Уордж можно назвать то, что она боится оставаться наедине со своими кактусами, что стоят на окне. Круглые, плоские, длинные, колючие. Именно поэтому она завела себе кота и три кошки, именно поэтому она не поливает их и ждет, что кактусы засохнут и погибнут, Именно поэтому она не подходит к окну, где стоят кактусы, и не видит, что происходит на улице – на которую она выходит по самой большой необходимости, например, чтобы сходить в мясную лавку и купить кошкам и коту говяжий фарш – и именно поэтому она не увидела, как в окне напротив повесился мистер Кэйл.
Еще одна забавная особенность гостиницы «Ллойд Лонж» - это телефонные провода. Они тянутся через все коридоры, огибают колонны и люстры, пропадают на время в лифтовой шахте и снова появляются в главном холле на первом этаже, где в это время, по обычаю, мистер Теклемон играет на стареньком немецком рояле сонаты Моцарта. У мистера Теклемона молодая жена и маленький ребенок. Семья Теклемонов живет на втором этаже, прямо над роялем, на котором мистер Теклемон любит играть в свободное от работы время. Периодически ребенок плачет, и мисс Таклемон зовет из номера на втором этаже мужа домой, чтобы он помог ей успокоить ребенка или же сходил за питанием в магазинчик мистера Хуна. И что самое удивительно, даже играя на рояле довольно громко, мистер Таклемон слышит крики жены и плач ребенка. Это все потому, что акустика в гостинице «Ллойд Лонж» очень хорошая, на что без устали жалуются все постояльцы. В том числе и миссис Тэйли Уордж, которая не выносит посторонний шум, и, даже, несмотря на плохой слух и преклонный возраст, затыкает уши берушами и не слышит, как мяукают ее голодные кошки и кот.
"взгляд №"
хотелось бы смело смотреть вперед, таким острым, чистым взглядом творца, с отшлифованными, гибкими линиями, черными квадратами и, как у кандинского, конкретикой в названиях.
вот взгляд №6, устремлен в розовое московское небо, перечеркнутое белым шлейфом перистых облаков. а ведь где-то за этим небом смотрит на только что написанную песню ян кертис, энное количество лет тому назад. ему 21, он молод, талантлив, безумен. нет, безумно влюблен. «любовь разорвет нас на части» взглядом №6: торможу на поворотах или захожу на очередной вираж. под перистые облака, под самый короб розового московского неба. как у рэмбо. интересно, а чем сейчас занимается бог?
три года назад мне пришлось ответить одной сумасшедшей девушке на простой уорхоловский вопрос: что бы вы сказали господу, если бы он позвонил вам по телефону? не задумываясь, я ответил тогда: спасибо, господи, теперь я точно знаю, что ты есть. я верую в тебя. и только теперь начинаю понимать значение этих слов. слов, произнесенных сухими, потрескавшимися на морозе губами, моржовым горлом, смешным пупырчатым языком, коротким дыханием на сжатом январском воздухе: слов, произнесенных девятнадцатилетним мальчишкой, способным неадекватно реагировать на происходящее. смерть вульвы – агрессивный, патологический рисунок, начерченный на высшей математике в университете – тот дух, что я пронес сквозь мрачный, пустой год. майлс дэвис уже давно умер, кортасар еще не родился. плюхаясь в старое чешское кресло возле телевизора я часами мог слушать joy division, tindersticks или death in june, пялясь на миллиарды пляшущих крошечных человечков на профилактирующем в агонии 66 канале. взгляд №66. то странное время.
начинаю писать: видимо зря, если верить моим злопыхателям. взгляд №14. антошка, антошка, пойдем копать картошку. почему мамонов уехал в деревню уже не вызывает такого вопроса. сама транснадежность уходит на второй план перед более насущным вопросом, смог бы я сам сделать нечто подобное? не просто вколоть себе кучу античего-то и уехать продувать мозги тысячелетними ветрами в сикким, непал или еще куда, покупая бесполезные, кармически чистые амулеты, браслеты, общаясь на ломанном английском с монахами и далайламами. нет. именно в деревню, глухую липетскотверскотамбовскую деревню. чернозем и прорастающий в нем на несколько метров забор, избушки на курьих ножках, печки-лавочки, бабы-дурочки, самогон, пустой карман и жесткий кулак. чем оконтурен этот взгляд №14? липкими пересекающимися прямыми и расширенными зрачками. мое познание этого мира еще не началось, но уже расширилось. лсд25 в соке, и мысли лезут змеями в руки и ноги, застревают в капиллярах, закупоривают стенки сосудов, превращая кровь в бурлящие камни. взгляд №14. я серый голубь. я пакость, я дрянь. зато я умею летать.
фантастично. это словно состояние сна: взгляд №0. почему так произошло, до сих пор не понимаю. что это за знак, и какой каббалический смысл он имеет? верите, нет, но в день моего рождения: 18 февраля 1979 года в сахаре выпал снег. впервые за миллиард лет. сижу, рисую. потом читаю распечатки рассказов тихо-тихо, йо-йу, гореску, руденко и германа лесного. мне один час пятнадцать минут тридцать шесть секунд. и я смотрю на падающий в сахаре снег взглядом №0.
сколько их всего? этих взглядов?
примечание: *взгляд - 1) направленность зрения на кого-либо, 2) выражение глаз, 3) мнение, суждение.
"повешанный ..."
Повешанный бредет своей одинокой дорогой ...
Лицо в морщинах, смех молчаливый ...
Берет с земли - в кулак - песчинку
- янтарь, хранимый скорпионом ...
Но не опасно жало, ведь нет повешанного здесь ...
"дорога из леса"
Было четырнадцать часов пополудни, когда я, наконец, вышел на дорогу. Втайне от леса мои ноги ступили на гранитные зерна, красно-желтая полоса прервалась в далеком мареве горизонта. Это путь – сказал оглянувшийся мрачный лес, это путь – вторила черная сухая трава, это путь – повторило ритмом сердце, и я побрел за неоновым облаком, тайно закинув нити на шею небесной собаке-поводырю. Путь состоял из мириад шагов, повторяющихся и множащих мои терзания. Я шел часами, импульсивно, нервно, словно по огненному лабиринту, кутаясь, то в бордовую кровь снежных метелей, то в петли одинокого огня, то в колючую шерсть песчаных бурь. Закрывая глаза и открывая, припадая на одно колено и вопрошающе заглядывая в лицо небу. Немое солнце, появляясь из-за стихийных туч, повторяло шаги вместе со мной, наклоняясь и подпрыгивая. Я шел неделями и месяцами, уставший и изможденный, забывались видения призрачного леса и тайны вечерних городов, все отступило перед дорогой. Мой путь вел меня из леса в Ад.
"прощание с югославией"
Воспоминания. О прогулках с Коко, да о тебе, лучезарная Савва. Вот и все, что мне осталось от той, давно прожитой в Белграде жизни. Однажды, проснувшись под тенью Северной церквушки, я умер и словно сон переселился из одного тела в другое, оставив долгую память о растраченном времени. Старый Белград. Он исчез в одночасье со слезами моей матери и сестры, с душистыми маргаритками - в память о бескрайнем, бездонном Дунае -, с гулом турбин самолета, уносящего мою истерзанную душу в чужую страну. В тот миг я прощался вовсе не с детством и юностью, я прощался с тобой, Коко, с тобой, Савва. С вами, каменные мосты, напряженные под тяжестью веков и с другими мостами, насильно сбросившими эту тяжесть в мрачную холодную воду, полную крови, разрушенные бесконечно падающими американскими бомбами. Я летел и смотрел вниз, словно еще пытаясь разглядеть в мутной пене облаков родные моему сердцу черты лиц Крагуеваца, Крушеваца, Митровицы, Ниша, Нови Сада, Панчево, нежные длинные пальцы Дуная и Моравы, гладкую кожу Монте Негро. Но ничего нельзя было разглядеть в этом странном зеркале, больше отражающем мое изможденное лицо, нежели небо и землю родной Югославии. Наступала ночь. Светлая ночь отчаяния и боли. Свет. Я был счастлив, что не увижу его больше никогда. Этот адский Свет над ночным Белградом, падающие звезды; но вовсе не те звезды, что падали в Савву в детстве, когда, прислушиваясь к стрекотанию кузнечиков, мы с Коко придавались бесконечным мечтаниям. А потом я любовался как она, свесив белые смешные ножки с деревянного причала, пела бабушкины песни, посылая их нежные мелодии вниз по течению, словно бумажные корабли. Кто знал тогда, что через десять лет именно с этого причала упадет в плачущую Савву бездыханное тело Коко. Яркая вспышка и гул бесконечных сирен, все что я помню, вернее, еще хочу помнить о той ужасной ночи. Ночи расплаты и отчаяния. Нет. Погибла не только моя первая и единственная, нежная любовь, в тот миг разорвалась последняя ниточка надежды. Меня больше ничто не держало здесь, я медленно угасал, становясь все больше похожим на мертвеца, зомби.
Я летел в Грецию через всю Сербию и самолет, точно прощаясь, обречено, плавно махал крыльями, покачиваясь на волнах небесной Саввы. Прощай Югославия! Моя Югославия…
"оно. самое удивительное. ничто?"
Самое удивительное в моей жизни? Что? Или кто? Может даже когда? Вот именно это вызывает у меня удивление!? Непонятен не только ответ, но и сам вопрос, необходимая ему логическая форма. Каковы способы решения этой непростой задачи? - Размышление и угрюмое лицо около зеркала на стене противостоят их же перевертышам в самом зеркале. - Простите. Но это отвлеченное наблюдение к ходу моего повествования имеет разве что косвенное отношение …
Можно скривить рот в непонятной ухмылке, мысленно пытаясь сообразить, отыскать это Самое, искомое. А потом так же резко откинуть голову назад, - сидя в кресле -, вытянуть ноги и пошевелить пальцами, прочувствовать земное притяжение, вес, вдавливая кресло в мягкий ворсистый ковер, так, чтобы оно прогнулось под тяжестью твоего думающего организма. Волосы перекинутся через мягкую спинку, а глаза наполнятся светом огоньков тлеющих в камине поленьев и тогда, - тогда в комнату войдет ... Ну, скажем, собака. Она медленно и грациозно, что свойственно разве кошкам, пройдет мимо меня, предающегося воспоминаниям и размышлениям, и уляжется на бурую шкуру медведя, подобрав под себя лапы. Это отвлечет на время, заставит любоваться этой внезапно появившейся – казалось ниоткуда – грацией.
Математическая или философская модель сознания – абстрактная фигура. Этот ход мысли подсказывает мне силуэт собаки, уютно расположившейся на шкуре, точно сфинкс в своей пустыне, охраняющий покой душ усопших фараонов. Так и здесь – сейчас – животное охраняет покой моего сознания – моей модели сознания, предлагая варианты ее изображения, как образа, точнее группы образов. Некую спираль, на которой я должен искать – найти - ответ на свой невероятный вопрос. Мое сознание – это вполне конкретный образ лежащей на шкуре грациозной собаки, воплотившийся в реальность сейчас, сию минуту, в этом месте. Как странно. Интересно, а какой образ у сознания, скажем, моей экономки? Быка, насадившего на свои мясистые рога какого-нибудь толстого прохиндея, или змеи, ползущей за своим хвостом вокруг дерева по часовой стрелке – или против -, однако длина окружности самого дерева несколько толще длины змеи, поэтому догнать и проглотить свой хвост у нее никогда – никогда – не получится? Меня веселят эти сравнения. Веселые мысли. Я встаю с кресла и медленно и грациозно ухожу из комнаты.
"лимонный мулла"
Не кончался дождь, за ним не кончался день. В узкой комнате освещение чертило полосы на моем одеяле. Грустная девушка принесла грустный чай; поцеловав ее в губы, натянул на голое тело одеяло, поспешил закрыть глаза.
Падающие капли царапали стекло, разбиваясь о жестяной подоконник. Взъерошенный воробей стряхнул с перьев дождь, задумчиво смотрит. А я уже брожу в своем тихом сне, где запах лимона ведет меня в белоснежную солнечную мечеть. [Переворачиваюсь на другой бок, нос высовывается из-под одеяла, в легких вибрирует кислород, чертит кислородные полосы.] Снимаю обувь, и волшебный голос лимонного муллы проникает в сердце. Вздохи как молитвы. Пою вместе с ним, вместе с грустной девушкой, собирающей с цветастого ковра серебряные чаинки и осколки фарфоровой чашки. Мечеть наполняется лимонным резонирующим стоном, - немыслимый, медитативный, пустой -, гул будит меня.
Вешаю пиджак на спинку стула и наблюдаю из своего подвала, как в окне в припрыжку бегут детские ножки в красных кедах. Улыбаюсь, не спеша курю. Набираю знакомый телефонный номер. Вот и день подходит к концу.
"капитан ямайка - автопортрет"
Наверное, я подвержен психоанализу, психомолчанию, мой натюрморт в зеркале. Мне 23, я реагирую на желтое, волосы под расческу, сальные виски, голубые выжженные глаза. Моя сигарета пахнет инди, режет глаза, парусиновые сандале, полосатая майка аля-Керуак, забойный вид затесанного под трик-спид кокаинщика. А люди не понимают, смотрят, кусают в кровь губы, проверяют, не доверяют. Все читают и читают иностранные слова в моем облезлом паспорте в целлофановой ракушке. Португалия, Испания, Монголия, Непал, Аргентина, Турция, Индия, Мадагаскар, Леван, Самали – где только не ступала нога нечеловека. Я нечеловек, в испанских шортах и с диковинным черепом на шее, медальон Медуввоу, три убитых туземца, под кислотой, ради смеха, первобытного развлечения, и где еще не ступит это моя чертова нога. Пример. Ямайка, партия, партсигары, партбатарейки, партбилеты, лимфы, матросы чешут твисты на выдраенной палубе, абукки, реагируют на желтое – перенесенное пространство, гиперфункция. Самого. Я. Я. На корабле Ямайка, несу свой флот на Южный полюс, в пасть голубому киту-убийце под знаменем великого короля Геосинна Лео Нагваля XIII. Черт. Тормозим. Переворачиваем на корабле дно, всякие тряпки, прячем, прячем, накрывает. Таможня. Предъявите паспорт. - Снова знакомые руки, знакомые процедуры. Очищение от грехов, греховная Ямайка, рыжая палуба, залитая соленой водой, солнцем, сдобренная морской капустой и зелено-оранжевые паруса. - Чем здесь пахнет? Капитан! Капитан? – Э, командир, я выпил, наверное, ребята тоже. Вы поймите, не положено, но за всеми и не уследишь. Ээ. Вы меня понимаете? Может же капитан такого корабля (руки из брюк и вверх на флаг) выпить? – Может, но пахнет чем-то запрещенным. Неположенным. – Загляните в мой паспорт. Шэф. Все разрешено. Эээ!!! Трогаем!!!!! Вашу мать!!!!!
Снова портовые дрязги, шлюхи, нагвали, причалы. Отчаливаем!!! Тонем в луже-океане, сезонами ловим рыбу, ловим кайф, прикалываемся, прикалываем, стебаем, мнем, ломаем, чешим, курим, курим, курим, курим. Ветер, дохлая ржавчина, морская паутина, зеленая и волнующая грудь океана. Впору вспомнить о женщинах. Женщин, сейчас бы реальных женщин! Кэп! А что, неужели на корабле Ямайке нет женщин? – Конечно. Нет женщин. Еще тише. Нет женщин. Тише. Нет женщин. Тише. Тише. Штиль. Мы не плывем три дня. Сидней, между прочим портовый город. Карусели, Шапито, виски. Скатерь в голубых тюльпанах. Ямайка! Путь завершается голубыми тюльпанами и щучьей головой боцмана. Алкоголь и наркотики в крови. Океан! Перефразируя Керуака: скоро весь мир превратится в молодых моряков с рюкзаками за плечами. Океанский хитч хайкин, эй, кэп, не подбросишь до Ямайки? Садись сынок. Ты на Ямайке.
Плыть нам остается три года.
"ретроспектива виктора сахиса"
Москва. 12 января 2002 года.
Галерея «___».
Выставочный зал.
«Ретроспектива Виктора Сахиса. 1953-1976».
Восточная стена: желтый цвет.
Западная стена: красный цвет.
Северная стена: серый цвет.
Южная стена: черный цвет.
Начало обзора. Восточная стена.
9 фотографий 35х55. Белая рама.
Список работ:
· «Ветки ольхи на фоне московского неба: утро»
· «Ветки ольхи на фоне московского неба: день»
· «Ветки ольхи на фоне московского неба: вечер»
· «Ветки ольхи на фоне московского неба: ночь»
· «Ветки тополя на Покровском бульваре. Фон: московское небо. №1»
· «Ветки тополя на Покровском бульваре. Фон: московское небо. №2»
· «Ветки тополя на Покровском бульваре. Фон: московское небо. №3»
· «Ветки тополя на Покровском бульваре. Фон: московское небо. №4»
· «Ветки тополя на Покровском бульваре. Фон: московское небо. Обзор»
Хотя сезон цветения еще не наступил, два дерева, давшие убежище Григорию Иванову, были покрыты цветами. Лепестки нежно опускались на его ложе, а с небес доносились сладчайшие мелодии, которые словно стекали на землю.
Иванов обратился к благочестивому Кузмину:
- Взгляни: сезон цветов еще не настал, но эти деревья покрыты цветами, и их лепестки опускаются на меня, словно капли дождя. Внемли: здесь радостно от песен, что счастливые Боги поют в небесах в честь Иванова. Но Иванов снискал почести гораздо долговечнее, чем эти. Монахи, монашки, верующие; все кто живет в Законе, - вот кто оказывает Иванову высшую честь. Поэтому вы должны жить в соответствии с Законом, Кузмин, и даже в самых обычных делах, вы должны следовать священному пути истины.
Кузмин плакал. Он пошел прочь, пряча слезы…
(из рассказа «Жизнь и Учение Иванова» 1973 г.)
Продолжение обзора. Северная стена.
6 фотографий 50х75. Красная рама.
Список работ:
· «Ветки дуба в Коломне зимой. Точка №1»
· «Ветки дуба в Коломне зимой. Точка №2»
· «Ветки дуба в Коломне зимой. Точка №3»
· «Ветки дуба в Коломне зимой. Точка №4»
· «Ветки дуба в Коломне зимой. Точка №5»
· «Ветки дуба в Коломне зимой. Точка №6. Обзорный снимок*»
_______________________________________
*- Список можно продолжить неоконченной работой «Ветки дуба в Коломне зимой. Деревья бегут из города». Виктор Сахис еще при жизни убрал эту композицию из серии «Ветки дуба в Коломне зимой», однако не исключил возможность воспроизведения ее в контексте серии.
_______________________________________
Лиловая стрекоза села на плечо однорукой девушки.
(из «китайских рисунков» 1974 г.)
(- Вот. Мартынов мне говорил, что вопрос о людоедстве поставит Т. в тупик, - Ветров сплюнул на тротуар и вытер лицо – словно как в фильмах Рюоля – шелковым белым платком. – Эх, блядь, не мой сегодня завтрак.
Дождь не прекращался. День не прекращался. Арка, в которую успел нырнуть Ветров, легко помещалась в карман пальто, выделяясь жирным пятном на подкладке господина Т.
Ветров закурил. В последний раз ему было так свободно и просто. Это точно, завтра его заставят жрать Мартынова. Самое страшное, гадкое, неудобоваримое, что ему приходило в голову в эту минуту – это жрать Мартынова сырым …)
Куклы не убивают в человеке эмоции. Они лишь оживляют сознание, предлагая бессмысленную игру восприятия. Кукла импровизирует: она танцует руками как балерина, вертит задом как шлюха, трясет головой, предлагая в замен человеческому мозгу головоломку созданных образов. Глаза всегда обманывали человека. Но нельзя не втянуться в эту увлекательную игру, где все разрешено, и где именно глаза – главное оружие.
(Предисловие к неоконченному роману В. Сахиса «Куклы». 1975 г.)
«Я часто думаю о самоубийстве. Есть множество мотиваций покончить собой – отчаяние, боль, глупость; но меня эта чушь не интересует. Тотальное поражение, потеря будущего, эмоций, возможности думать, притворяться – вот что возбуждает меня по-настоящему. Это сильнее оргазма в миллиарды раз. Страх потерять все в одночасье – мозг взрывается, и поток мыслительной спермы наполняет глаза безумным блеском. Ты король, а твоя смерть подвиг, на который решатся единицы. Да, смерть в отличие от жизни не дана нам в ощущениях. Но вряд ли смерть заслуживает того, чтобы жить по ее правилам.
Я уверен: мне не страшно умереть.»
(из дневника В. Сахиса, последняя запись, 18 февраля 1976 г.)
"микроувертюра. уют для насильника или кого убьет роберт итиль"
только для медных инструментов только для медных инструментов только для медных инструментов только для медных инструментов только для медных инструментов только для медных инструментов только для медных инструментов только для медных инструментов только для медных инструментов только для медных инструментов только для медных инструментов только для медных инструментов только для медных инструментов только для медных инструментов только для медных инструментов только для медных инструментов только для медных инструментов только для медных инструментов только для медных инструментов только для медных инструментов только для медных инструментов только для медных инструментов только для медных инструментов только для медных инструментов только для медных инструментов только для медных инструментов только для медных инструментов только для медных инструментов
============================================================
Часть Первая. Forte.
(т.з.г.е.с.с.т.к.д.о.)
25 страниц
Триста лет он сидел в коконе и наконец вылез наружу.
За это время руки его стали намного эффектнее рыжие усы топорщились а слизни ползающие на одеяле подставляли свои рогатые головы под мягкие пальцы поддавшись внезапной ленивой ласке.
Грубый закат грубый четверг.
Его день.
Смахнув со скатерти тарелки Итиль опускает голову на перламутровый поднос моет волосы молоком закрыв глаза слушает свои мысли ждет.
Сегодня почтальон принесет очередную газету может посылку достанет из потертой вельветовой сумки оставив велосипед за калиткой медным звенящим кашлем спросит время в далеком горизонте исчезнет темным силуэтом.
Три недели назад Итиль заказал испанский нож по каталогу El Peovra дракон на рукояти дамасская сталь многовековая страсть к оружию наслаждение криком жертвы ощущение витка превращений из стихийного гнева в одинокую пронзительную боль.
Кого он убьет?
Для чего оружие человеку запертому в кубическое пространство паутины комнат?
Он сам не ответит на этот вопрос прищурившись посмотрит в зеркало в глаза усмехнется.
============================================================
Часть Вторая. Piano.
(д.н.е.в.с.в.е.в.в.н.м.)
24 страницы
Двести лет Итиль сидел в коконе притворяясь.
Наружные огни не отвлекали его сосредоточенность на внутреннем.
Едкие капли исчезающего диссонанса.
Вне гармонии его плоть и люди подходящие к кокону заглядывающие через поры - клетки - вязь.
С потоком появлялись блики мерцающие черты лица.
В глазах Итиля улыбалась смерть.
Ему явно намекали на нее - присутствие ощущалось с каждым вздохом тогда дыхание приобретало свойства смерти.
В подсознании крутились пейзажи рисованные тысячелетиями - взрывы превращений столкновения литосферных плит этюды безжизненных северных пустынь.
В этот момент Итиль думал только о самоубийстве.
Ничто больше не терзало его.
Может только время?..
"электрические мозги моей матери"
... и я столкнулся с этой проблемой. Сперва мне было тяжело дышать, пришлось вспарывать грудину и вставлять специальные хромированные трубки. При ходьбе они перетирались с телом, неприятно скрипели, вызывая боль и напряжение в мышцах.
Носом я перестал пользоваться сразу. Даже смешно, иногда случалось затыкать нос тампонами, защемлять скрепами, только бы не застудить горло. Это зимой. Холодный воздух в неиспользовавшемся носу беспрепятственно проникал в глотку, создавая критическую ситуацию. Не заболеть бы тогда.
Постепенно я стал привыкать. Каждое утро прочищал трубки ершиком, менял фильтр и прогревал бронхи и легкие эбальдановым раствором. И с одеждой я приспособился: просверлил в пальто маленькие дырочки для вывода трубок, а чтобы не застудить грудь налеплял полиэтиленовые пакеты с теплой водой, и аккумуляторы, поддерживающие в пакетах постоянную температуру. В остальном же, жил как обычно. Семь утра подъем. Два тоста, чай с лимоном. И в офис.
В середине ноября от меня наконец-то ушла жена. Просто ушла. Не оставив и записки. Вот оно счастье, - подумал я и напился.
Мой друг Куприянов страдал язвой желудка. Ему нельзя было буквально все. Тем более, что врачи поговаривали – есть предпосылки к раку. И держись, Куприянов! Поэтому Куприянов не ел, а только пил, и только водку. Иногда ему не хватало денег, и тогда он занимал их у моей жены. После того как жена от меня ушла, он стал требовать денег от меня, говоря при этом, что Люба (жена моя) ему должна была. Я не такой уж простой, как покажется с первого взгляда, поэтому денег Куприянову не дал. Мой друг Куприянов очень обиделся, даже ударил меня в грудь своими здоровыми кулачищами, сломал три ребра, хромированные трубки и большой палец на одном из своих кулаков. Потеряв сознание, я упал, больно ударившись головой о ковер. Наверное, меня отвезли бы в реанимацию, если б хоть кто-то узнал о моем тяжелом состоянии. А так как единственным человеком, который знал о моем тяжелым состоянии был друг Куприянов, который к тому же украл из моей квартиры все деньги, чешский сервис и золотую статуэтку Авалокитешвары и ушел, закрыв дверь на ключ, то спасать меня никто не приехал.
Трудно было дышать через сломанные трубки, трудно было передвигаться и ориентироваться в пространстве комнаты. Хотелось есть, пить, а больше всего, хотелось дышать. Дышать хотелось много и долго. Дышать. А еще пить и есть. Но дышать все же больше. Именно, думая об этом, я умер.
Во вторник лес исчезал с горизонта, и, почему-то, на его место вставали гигантские статуи Авраама. Три экземпляра. Абсолютно одинаковых. Авраам с мечом и библией.
Лежащая неподалеку от моей кушетки собака тяжело вздохнула и предложила сыграть с ней в шахматы на ящик коньяка. Делать во вторник обычно нечего, стриптиз приезжает только по средам, поэтому я согласился, достал доску и стал расставлять фигуры.
Странно, но Ницше оказался абсолютно прав. Бог действительно умер. Умер девяносто четыре года тому назад, в 1905 году по христианскому летоисчислению. Откуда Ницше знал!? Вот мы и живем здесь теперь без Бога. Здесь? Здесь – это там, где я живу сейчас. Живу после смерти. После того как я умер там. Где там? В общем, тоже не совсем ясно. Главное, что умер.
Собака выиграла у меня три раза подряд, ну а потом, я разделал ее под орех двенадцать раз подряд. Собака хорошо играла в шахматы, но явно не по моим правилам. По моим правилам лучше играл я, что и было продемонстрировано ей двенадцать раз. Подряд.
Эх, судьба. Раньше собака бегала по площади трех вокзалов, ела вонючие чебуреки и гнилую черешню, иногда везло на мертвого бомжа. Но в июле 1999 года собака попала под грузовик. Не так печально, как у меня, но все же не менее трагично. Теперь мы с ней дружим, так сказать.
А еще по четвергам я встречался в богадельне со своей матерью. Оказалось, что у нее электрические мозги, поэтому к ней обращается за помощью сам и.о. Бога, Владимир Петрович Кузько. Бывший хохол. Почему бывший? Да потому, что здесь нет национальностей. И раз уж там он был хохлом, то здесь его можно назвать хохлом вполне условно или же просто называть хохлом бывшим. Бывшим хохлом. Почему его назначили и.о. Бога? Я не знаю. Это случилось девяносто лет назад. Меня в то время еще не было. Здесь. А спрашивать здесь что-либо не принято. Как известно религия дает ответы на все вопросы. А раз ты не знаешь ответ на какой-либо вопрос, то значит, не в ладах со здешними правилами, не задавать вопросы, а, следовательно, подлежишь изгнанию или уничтожению. Но я отвлекся.
Вот моя мать стоит, машет руками, объясняя Кузько, откуда у него на черепе такая безобразная язва. Электрические мозги. Это не шутка. Это супершутка.
Я курю коноплю. Имею право. Не запрещено ведь. Мой домик стоит посреди конопляного поля. Мои ботинки из конопли, мои брюки из конопли, носки, рубашка, пиджак, шнурки, волосы – все это из конопли. Иногда мы курим коноплю вместе с моей матерью, иногда с собакой, а иногда просто сидим на лавке и смотрим на статуи Авраама. Но это только по вторникам. А по средам мы ходим в д/к на стриптиз. Гнилой стриптиз, если честно, но от стриптизерш приятно пахнет медом, поэтому я хожу каждую среду на стриптиз в д/к. В эти мгновения я счастлив. Счастлив, что умер. И что теперь меня ничто не интересует и не тяготит. Разве что эти дурацкие хромированные трубки.
